Мы все оставляем хоть какой-то след на Земле. Но, пожалуй, самый зримый из них принадлежит архитекторам – он может сохраняться даже не веками, а тысячелетиями.

Наверное, больше всего в мире население недовольно двумя категориями людей – политиками и архитекторами. О политиках сейчас говорить не будем, а вот архитектура всегда вызывает массу нареканий. Мы недовольны обликом наших городов, качеством и удобством домов, в которых проживаем, но при этом зачастую не замечаем, как много прекрасных зданий украшают наши улицы. Это относится отнюдь не только к историческому наследию, но и к современным строениям. Как и откуда они появляются? Мы решили расспросить об этой архитектурной «кухне» известного российского архитектора, руководителя архитектурного бюро «Асадов» Андрея Асадова.

– Андрей Александрович, у вашего бюро широкий творческий охват: школы, детские сады, учреждения, аэропорты. Есть ли что-то объединяющее во всех этих проектах?

– Да, безусловно, есть – это желание сказать нечто большее, чем требует того функциональная программа сооружения. То есть создать пространство, которое активизирует внутренний потенциал человека – я бы так сформулировал.

– Можно говорить о неких универсальных принципах, которых придерживается ваше бюро?

– Да, и в каждой функции они свои. Например, в жилой архитектуре нам важно создавать жилую среду нового качества, благодаря целой серии конкретных архитектурных приемов от градостроительного масштаба до благоустройства. В образовательной архитектуре, к которой относятся и школы, и садики, создавать активизирующее пространство, которое стимулирует уже потенциал самих детей. В медицине – это оздоравливающая архитектура. В транспортной, аэропортовой тематике – это создание рекреационного пространства, то есть превращение транспортного терминала в полноценную общественную среду.

Если подробнее про образовательные объекты говорить, то для меня любая школа и даже садик – это некая модель городского пространства, то есть это такой город в миниатюре. Как у каждого города, у любой школы может быть своя центральная площадь, то есть атриум с амфитеатром, свои улицы – коридоры, кварталы – классы, свои спортивные и культурные центры – спортзал и актовый зал, свой фудмаркет – столовая. Это полноценная модель городского пространства.

Город – это единство непохожих, как говорил еще Аристотель, поэтому важно, чтобы все ученики чувствовали себя полноценными гражданами этого социума, чтобы их что-то объединяло, чтобы они учились навыкам социального взаимодействия. На мой взгляд, не менее важно, чем гуманитарные и технические знания, которые они получат в школе, навык социального взаимодействия. Где они этому могут учиться – как раз вне классных стен, то есть в тех самых общественных пространствах.

Мы в любой школе, независимо от ее масштаба, считаем обязательным пунктом проекта создание такого пространства, казалось бы, без конкретной функции, но это чуть ли не самое важное место, где все вместе встречаются, общаются, получают ценный опыт социального взаимодействия. Как правило, это центральный атриум с амфитеатром, то есть такое неформальное пространство, где, говоря современным языком, можно просто потусить.

– Такие школы более просторные, а значит и более затратные. Ваша концепция находит одобрение заказчиков, или они хотят все-таки «чем дешевле, тем лучше»? Как вы их убеждаете?

– Да, экономика требует внимания, и мы стараемся создавать пространства с минимальной площадью. Здесь очень важна общая площадь здания на одного ученика. Мы стараемся ее приводить к минимальным показателям. То есть все внеклассные помещения: коридоры, холлы, общие зоны сводим к минимуму, но обязательно с присутствием центрального атриума с амфитеатром. Этот центральный атриум много площади не требует, это же только площадь атриума и сами ступени, остальное дополнительной площади не дает.

Мы хорошо понимаем, что экономика важна для всех: и для городского, и для коммерческого заказчика. Мы стараемся находить оптимальное соотношение минимальных площадей и нестандартных пространственных решений. Нужно сказать, что нынешняя команда Департамента образования нам в этом помогает; там молодые, прогрессивные специалисты, которые приветствуют разные варианты трансформации школьных помещений. Например, в одном из текущих проектов мы вообще не делаем актовый зал, а делаем центральный атриум, который выполняет его роль. Таким образом, экономим большую площадь, убираем отдельный изолированный зал, переносим его на «городскую площадь» подобно античному амфитеатру.

– Однажды я слышал ваши рассуждения о лечебной роли архитектуры для медицинских учреждений. Можете немножко развить эту тему?

– Современное городское пространство, на наш взгляд, должно нести в нынешней сложной эпидемиологической ситуации оздоровительный эффект. Оно должно быть не просто удобным и функциональном, а еще и содержать в себе ряд оздоравливающих качеств. Их можно достичь даже без специальных технических приспособлений типа обеззараживания воздуха, только чисто архитектурными решениями.

У нас есть флагманские проекты, где мы тестируем возможности оздоравливающей архитектуры, я называю такую архитектуру – архитектура с оздоровительном эффектом. Эти вещи минимально удорожают проект, но сразу меняют его качество.

Что это такое? Это энергоэффективная оболочка здания, которое может быть выполнено полностью из стеклянной конструкции, но, благодаря правильной энергоэффективной форме стеклопакетов, способно хорошо сохранять тепло, даже несмотря на сплошное остекление. Да, это дороже на этапе строительства, но это дает максимальное количество дневного света, что особенно важно в нашей средней полосе, и минимизирует количество искусственного света, которого нужно тратить на освещение.

Это промежуточные пространства, как продолжение уличной среды. То есть еще не здание, но уже не улица, а те же самые атриумы. Помещения, как бы без конкретной функции, но на самом деле очень востребованные и многофункциональные.

В этих промежуточных пространствах могут присутствовать элементы природной среды, например, деревья, зеленые уголки, вода, декоративные небольшие водоемы. Эти элементы природной среды делают пространство более экологичным и здоровым.

Это максимальная гибкость и трансформация, поскольку современные функции меняются гораздо быстрее, чем срок службы здания, поэтому ему нужно уметь быть гибким и приспосабливающимся к изменению, иногда даже кардинальному, функций.

В конечном итоге это пространство, которое вокруг человека может сформировать комфортную, удобную, гибкую среду обитания. Вот такие принципы, которые мы тестируем в первую очередь в больницах. Но считаем, что они в любом общественном здании, в тех же аэропортах, тех же школах, в торговых, культурных, спортивных центрах, тоже должны присутствовать.

– На лицевом счету вашего бюро несколько спроектированных терминалов аэропортов: в Кемерово, в Перми, в Саратове. Все они по своему предназначению одинаковые, но совершенно разные с точки зрения архитектуры. Можете пояснить этот парадокс: функционал у них общий, а вот по стилю здания сильно отличаются друг от друга. Что вы хотели сказать этими разными архитектурными решениями?

– В транспортной тематике архитектура выходит на первый план, потому что только благодаря архитектурным образам можно отличить, куда ты прилетел. Такой наглядный пример – два из наших реализованных проекта: аэропорт в Саратове и в Перми абсолютно одинаковые по планировке – братья-близнецы. Только за счет архитектуры удалось создать совершенно индивидуальный и непохожий образ каждого аэропорта, при этом связанный с историей каждого региона.

С самого начала работы над проектом мы погружаемся в идентичность данного места, внимательно смотрим, какие у него уникальные, природные, культурные, исторические характеристики и пытаемся из них собрать этот образ, который сразу на нескольких уровнях резонировал бы с духом того региона, где находится. Пассажиры же прилетают буквально в чистое поле и только по образу пассажирского терминала должны как-то почувствовать, куда они попали.

Дополнительный импульс нам дает наименование аэропортов, они в последнее время называются именами выдающихся соотечественников, уроженцев того или иного края. Тут самые интересные ассоциации возникают. Например, в Саратове аэропорт имени Гагарина, в Кемерово – имени Леонова. Оба космонавты, но совершенно с разным подтекстом.

Сейчас у нас в работе аэропорт в Томске, он носит имя Николая Камова, а это тоже воздушно-вертолетная тематика. Еще один аэропорт в Благовещенске – на восточных рубежах нашей Родины, он получил имя графа Муравьева-Амурского, основателя крепости Благовещенска. Везде своя природная, историческая и даже именная составляющая, мы это все соединяем вместе – и рождается образ.

– Создание такого образа – это большая дополнительная работа или это между делом все рождается? Сказывается ли она на общем размере контракта?

– Нет, но это как раз та самая надстройка архитектуры как особого вида искусства, которое делает из функционального пространства нечто большее – то, что вдохновляет, одухотворяет и стимулирует человека. Та самая интеллектуальная составляющая профессии, и очень важно, чтобы она достойно ценилась заказчиками. Тут мы уже подходим к теме закона об архитектурной деятельности.

– Да, это сейчас актуальная тема.

– Речь о том, как расценить архитектурный проект, поскольку сейчас он ценится чисто по измеримым параметрам – площадь здания, площадь территории и так далее. Есть и нематериальная, интеллектуальная составляющая, благодаря которой обычные объекты могут стать произведением искусства. Не каждое здание должно быть таковым, есть золотое правило 20/80 – 80% рядовой архитектуры, 20% каких-то знаковых, уникальных объектов.

Именно мастерство, профессионализм архитектурной команды порождает в итоге новое качество пространства, которое при одном и том же бюджете может дать совершенно разный эффект качество пространства, в котором мы находимся, определяет и качество жизни. Как бытие определяет сознание, так качество архитектуры определяет уровень жизни всего общества. Экономить на этом – себе во вред.

Эта грань профессии подразумевает, что расценивать архитектурные услуги нужно по принципам произведения искусства, как в других областях искусства. Музыкальное произведение же не ценится по своей продолжительности, а картина не оценивается по весу затраченной краски. Архитектура, формирующая новое качество среды и жизни, является частью такого нематериального наследия.

Это работа очень непростая, синтез многолетнего опыта. К примеру, нашему бюро уже более 30 лет, я сам архитектор во втором поколении, и в каждый новый проект мы вкладываем весь предыдущий опыт, чтобы двигаться дальше.

– Архитектура, как известно, всегда делится на стили: классика, готика, барокко, модерн, постмодернизм. Есть ли определение стиля того, что проектирует ваше бюро?

– У меня есть собственный термин – это живая архитектура, то есть не классическая, не модернистская, а живая. Та, которая стимулирует, вдохновляет человека, увеличивает его жизненный тонус, то есть придает силы тем, кто подавлен, расстроен или мотивирован. В первую очередь это касается медицинских сооружений.

Архитектура, придающая новые силы своим пользователям, которая генерирует и делится с теми, кто в ней обитает, своей жизненной энергией. В каких формах это заключено, в классических или других, не столь важно. Хотя нам ближе современные формы, созвучные сегодняшнему дню.

Но у нас есть несколько проектов, которые ближе к классической архитектуре. Правда, мы ищем в них тоже современное прочтение классических образцов, это классика XXI века, можно сказать.

– Не сомневаюсь, что вы следите за тенденцией современной мировой архитектуры. Есть ли у вас свое понимание, куда развивается современное зодчество, и в соответствии с этим осознание, куда развивается творчество вашей мастерской. Что будет в ближайшие, может быть, 5-10-15 лет?

– Благодаря новым современным технологиям и новым строительным материалам границы формообразования все время расширяются. То, что еще несколько десятков лет назад просто технически невозможно было сделать, сейчас становится возможным, пространство становится максимально разнообразным. Пусть это недешевые технологии, но именно в тех 20% знаковой архитектуры это можно себе позволить – максимальное разнообразие архитектурных решений.

С другой стороны, противоположная тенденция – стремление к более лаконичной, чистой, минималистичной архитектуре, но с качеством в деталях. Нам интересны оба направления, вернее, мы ищем синтез между ними, чтобы в целом архитектурный объект выглядел лаконично, но при этом с какой-то фишкой, с каким-то оживляющем элементом.

Из российских и зарубежных произведений архитектуры мне нравятся именно такие – максимально простые, но выразительные объекты, которые оставляют зрителя неравнодушным, цепляют, может быть, своей иррациональностью. Вроде все правильно, но как-то необычно. Наверное, это как раз и есть архитектура, пробуждающая подсознание человека.

– Вы активный архитектор, у вас очень много проектов. Но так сложилось в последние десятилетия, что архитектор подчинен заказчику, его роль весьма узкая. Ваш опыт подтверждает, что архитекторы сейчас занимают незаслуженно маленькое место в строительном процессе?

– Поскольку у нас целая профессиональная команда, в семье четверо активно действующих архитекторов, и я сам с детства находился в таком архитектурном окружении, я хорошо вижу, что все зависит от личности.

Архитектор – это демиург, можно сказать, продолжатель Высших творческих сил Вселенной, он формирует пространство вокруг человека. Высшие силы создали наш мир, а архитекторы продолжают его строить, поэтому как созидатель он дирижер и режиссер всей строительной деятельности. Его роль как раз подразумевает координацию управления всеми участниками процесса.

Те рамки, в которые его поставила современная строительная индустрия, сильно ограничены. Даже в недавнее советское время полномочия архитекторов были и при разработке проекта, и при строительстве гораздо шире. Один из важных ключевых моментов – это участие в приемке готового здания в строительной комиссии. Разумеется, чем больше полномочий выделяется архитектору, тем больший уровень ответственности за принятые решения он должен нести.

Я думаю, что современные российские архитекторы вполне готовы нести ответственности больше, чем им сейчас выделяют. На это и направлено обновление архитектурного закона – участие архитекторов в сопровождении стройки, участие в приемной комиссии. Архитектор, наряду с заказчиком, максимально заинтересован, чтобы все было реализовано в соответствии с замыслом, при этом в рамках выделенного бюджета, потому что именно архитектор лучше понимает, где можно что-то сэкономить, оптимизировать, а где экономить точно нельзя.

По крайней мере на опыте наших реализованных проектов, многие из которых были с ограниченным бюджетом, мы понимали, где у нас будет ударное место – тут нельзя экономить, тут надо сделать все, как задумано, а где-то можно оптимизировать, даже на рабочей стадии проекта или в процессе стройки. Мы вместе с подрядчиками искали более дешевые решения, но при этом качество пространства не теряли.

Это как раз та вещь, с которой может работать только архитектор. Очень важно его не выкидывать за борт, иначе денег будет угрохано точно не меньше, а иногда и больше, а качество пространства при этом не улучшится.

– У вас бюро крупных форм, больших объектов. Сейчас делается акцент на развитие ИЖС, а там царит полная вакханалия с точки зрения строительства и архитектуры. Интересует ли вас это направление – строить маленькие индивидуальные дома для маленьких заказчиков, чтобы эти объекты тоже украшали наши поселения?

– Мы не ограничиваем себя только большой городской архитектурой, у нас есть отдельное подразделение, которые работает с малыми формами и городскими пространствами. Есть даже собственная домостроительная система под названием «Лоскутки». Мы ее лет десять назад разработали, в ее основе простые рациональные строения разной типологии. Это и секционные дома, и блокированные таун-хаусы, и даже отдельные коттеджи.

Они все собираются по модульному принципу из готовых элементов. Они очень рациональные по планировке, но при этом не прямоугольной формы, а чуть более свободной – за счет этого возникает живое пространство. При этом вся планировка рациональна, то есть все комнаты расположены удобно. Это такая структура, которая собирается из многоугольников, то есть, не квадратная сетка, а многоугольная. Она присуща многим природным структурам, в частности, строению кристаллов. Это геометрия живой природы, та самая живая архитектура.

Мы на этой базе разработали несколько проектов поселений, а также отдельные домики. Реализовали несколько таких домов-«лоскутков», небольших по площади и бюджету, но при этом с интересным жилым пространством. Так что в этой области у нас есть собственная линейка живых домов.

– Я посмотрел на ваш коллектив – очень молодой, то есть, видимо, это недавние выпускники архитектурных вузов?

– Коллектив разновозрастный, есть архитекторы постарше, но есть много действительно молодых ребят – у них большой заряд энергии, большие планы и нам интересно двигаться вместе.

– Хочу спросить об этом молодом поколении архитекторов, которым еще предстоит реализоваться. Что вы о них думаете, хорошая ли у них базовая подготовка, и есть ли у них действительно творческий потенциал, который создаст архитектуру уже середины XXI века. Способны ли они на это?

– Безусловно, способны. Мы ищем в свою команду близких нам по духу молодых архитекторов, с огоньком, с живым началом. Они включаются в непрерывный творческий процесс, который происходит по каждому из проектов, и он держит всех в тонусе. У нас есть отдел концептуального и детального проектирования, градостроительный и интерьерный, и везде должно какое-то творческое начало присутствовать.

Что касается того, какое у них мировоззрение, то они и есть представители нового поколения, которое будет пользоваться пространствами, что мы создаем. Они как раз как никто другой эти пространства хорошо чувствуют.

Кроме того, молодежь умеет пользоваться многочисленными современными инструментами, которыми должен владеть современный архитектор. Это, например, BIM-проектирование в трехмерной модели здания, навыки визуализации. Тут техническая часть тоже очень важна в смысле навыков и способностей.

Есть мнение, что в ближайшем будущем архитекторов заменят роботы и автоматические программы. На мой взгляд, наоборот, у людей высвободится больше время для поиска наилучших образов, которые ни один робот не создаст, а только человек, впитавший в себя весь багаж истории и архитектуры, он все пропустит через себя и выдаст Архитектурное произведение, с большой буквы.

– Когда легче было быть архитекторам: в эпоху ваших родителей, когда не было никаких компьютеров, когда был ватман и линейка, и все делали от руки, или сейчас, когда все проектируется на компьютерах, когда многое за человека делают многочисленные программы?

– Я скажу, что одинаково нелегко. Быстрее можно проектировать в компьютере, ровно на столько же сократился срок разработки нового проекта. Если раньше можно было несколько лет делать проект, сейчас это считанные месяцы. Ритм жизни радикально ускорился. Я уже говорил, что даже смена функций в здании происходит гораздо быстрее, чем его срок службы. Когда пришла пандемия, то половина офисов и торговых центров оказались никому не нужны. Для зданий критически важным становится их универсальность. Темп самой жизни увеличился ровно настолько, насколько быстрее помогают компьютеры.

Беседовал Владимир Гурвич