Официальное издание Ассоциации строителей России
Партнер Союза архитекторов России
ПредставительствоТАТАРСТАН
Архитектор Алексей Кротов: об отношении к градостроительству, реновации и роли московских чиновников от архитектуры
Когда приезжаешь в другую страну, то первое впечатление о ней формирует архитектура. И если она не выразительная, свое первое впечатление уже не изменить.
От прошлого нам достались памятники архитектуры, исторические здания и архитектурные ансамбли. Они появились потому, что в те «дикие» времена роль их создателей была велика, и к мнению зодчих прислушивались заказчики и даже властители. Увы, в нашу с вами просвещенную эпоху все не так. Архитектор в нашей стране находится на задворках строительного процесса и вынужден послушно делать то, что от него требуют заказчики. Вот и вырастают повсеместно безликие монстры, уродующие исторические ландшафты наших городов. Почему так получается и можно ли что-то изменить? Об этом мы решили поговорить с известным российским архитектором Алексеем Кротовым.
– Алексей Владимирович, скажите, пожалуйста, когда Вы для себя сделали выбор, что будете архитектором, или у Вас не было выбора?
– Еще будучи школьником средних классов, я начал учебу в художественной школе, и там я понял, что именно в этом направлении мне и надо двигаться. Мне нравилось заниматься рисунком, живописью, скульптурой, но поскольку путь был только один – художественное училище и художественный вуз, и понимая, что там архитектурного обучения нет, я выбрал для себя поступление в архитектурный институт. Поэтому в последние годы обучения в художественной школе, я сделал упор на программу вступительных экзаменов МАРХИ.
– Вы поступили с первого раза?
– Со второго, баллов не добрал. Дело в том, что после художественной школы я обучился художественной технике рисунка, а она противоречила архитектурной. Важно понимать, что рисунок художника – это одно, а рисунок архитектора – другое. Архитектор относится к рисунку, как к средству познания и выражения своего архитектурного замысла. Вы берете карандаш и познаете с его помощью предметы и формы, а художественный рисунок требует эмоционального подхода, это разные направления.
– А как у Вас с черчением было. Это тоже важно?
– Специальная подготовка нужна была и в черчении, компьютерной графики тогда еще не было. Я пошел на подготовительные курсы. И уже там мне стало гораздо легче с черчением.
– Многие выпускники МАРХИ и МГСУ говорят о том, что там чего-то все-таки не хватает. Надо еще самостоятельно заниматься, прежде чем приступить к работе над серьезными проектами. Да и выпускникам отраслевых вузов поначалу не доверяют. Что бы Вы посоветовали молодым выпускникам: работать над собой, или суметь найти хорошую работу?
– Нужно правильно понимать систему образования. В том же МАРХИ в 1970-е годы была очень творческая обстановка, в том числе и на факультете ГРАДО, где я учился и где группа преподавателей И.Г. Лежава, А.Э. Гутнов, Н.Д. Кострикин, З.В. Харитонова развивала новое направление в градостроительстве – новый элемент расселения (НЭР). Недавно отмечалась юбилейная дата его создания. НЭРовцы тогда прозвучали на весь мир своей оригинальной концепцией новых городов. То есть творческое начало в архитектурном институте в те годы было на высоте. Творчеству, способности придумывать и должны научиться молодые люди, поступившие в институт. Технические навыки придут вместе с работой, когда молодой специалист пойдет в ту или иную проектную мастерскую, выбрав что ему ближе жилищное, общественное или градостроительство. А творчеству должен учить институт. Что мы сейчас видим? Приходит молодой человек, после вуза, ему говорят:
– Ты что-нибудь можешь?
– Да, я в разных программах работаю.
Ему говоришь:
– У нас сейчас есть заказ на разработку концепции комплексной реконструкции микрорайона. Вот тебе 2-3 дня и покажи, что бы ты сделал.
– 2-3 дня мало, – говорит он, – Я за это время только набью подоснову в своей программе.
– Ну, так на кальке изобрази.
– Нет, я только в компьютере.
– Хорошо, сделай в компьютере.
– Нет, там много технической работы, я так быстро не смогу.
– Ты на пальцах объясни, что предлагаешь.
Мы не можем добиться сейчас того, чтобы человек, придя из института, имел свое представление о предмете, к которому он прикоснулся.
– Я буквально пару месяцев назад брал интервью у ректора МАРХИ Дмитрия Олеговича Швидковского, которому я задал точно такой же вопрос. Он откровенно говорит о том, что инженерной подготовки не хватает, и многие выпускники уезжают куда-то учиться. Он даже назвал: Германия, Италия. То есть он считает, что это нормально, и вуз не в состоянии подготовить выпускников, чтобы они тут же приступали к работе. Вы считаете, это нормально?
– Вы разговаривали с Дмитрием Швидковским после того, как у нас появилась Болонская школа. А я учился, когда у меня в дипломе значилось «архитектор». Не бакалавр, не магистр, а «архитектор». Я уже, после института был архитектором. Я мог выбрать проектный институт, поработать рядовым архитектором какое-то время, получить навык практической работы. Через 8-10-12 лет такой молодой специалист мог дойти до уровня руководителя группы архитекторов или стать главным архитектором проекта. ГАП – это был тот рубеж, который мы должны были в кратчайшие сроки взять, чтобы самостоятельно проектировать. Это зависело от количества объектов и от их реализации. А сейчас, студентов готовят как бакалавров или магистров, что предполагает дальнейшее их обучение в мастерской мастера, и там, поработав несколько лет, он становится архитектором. Абсолютно другое отношение к обучению.
– Практически все мировые архитектурные вузы давно перешли на Болонскую систему образования, и ничего. Там отношение к архитектуре другое. Возможно, проблема не в образовании, а в чем-то другом?
– Там, за рубежом, архитектор не выполняет услугу, как у нас, а создает художественное произведение и там архитектор стоит во главе строительного процесса, а не на его задворках, как у нас.
– Надо предполагать, что выпускник должен сам о себе позаботиться для того, чтобы получить дополнительные навыки в мастерской какого-то архитектора. Если не позаботишься о себе, значит, из тебя толку не выйдет?
– Если человек хочет чем-то заниматься, он будет этим заниматься сутками. Это образ жизни. Вот почему архитекторы из профессии, как правило, не уходят. Со временем и преемственность поколений возникает. Мои дочери архитекторы, их мужья архитекторы и их друзья тоже архитекторы, да и мои друзья архитекторы. Мы все здесь, в своей среде. Мы приходим в Дом архитектора и разговариваем на одном языке в своем профессиональном сообществе.
– А у ваших дочерей был выбор? Или они уже, пока росли, понимали, что будут только архитекторами?
– Моя жена с консерваторским образованием и дети пытались обучаться музыке, но все-таки пошли в архитектурный.
– Скажите, пожалуйста, у каждого архитектора есть свои предпочтения: кто-то любит высотки, кто-то малоэтажные дома и так далее. Для Вас что дороже всего?
– После института я работал в ГИПРОНИИ Академии наук СССР, в проектном институте союзного значения, которой проектировал здания науки и научные центры. Мне довелось проектировать и жилье, и научно-исследовательские комплексы. Но там, к сожалению, все проходило неспешно. Академическая система очень медлительная. Меня это не устраивало, и я ушел в проектный институт Министерства оборонной промышленности. Мы строили заводы не только на территории нашей страны, но и за рубежом. Это было необходимо для моей практики. Объекты строились очень быстро, рабочая документация выхватывалась из рук.
Алексей Кротов: «Дело в том, что у нас градостроительная политика вредительская. То есть она городу вредит, потому что направлена на увеличение численности населения, на создание мегаполиса. Ведь город уже построен и огромные структуры промышленного индустриального домостроения, которые строили миллионами квадратных метров, должны из города уйти».
Затем я ушел в проектный институт, который занимался уникальными изданиями и сооружениями. Это ЦНИИЭП имени Б.С. Мезенцева зрелищных зданий и спортивных сооружений. Достаточно сказать, что главным конструктором в одно время в этом институте был академик Н.В. Никитин, автор Останкинской телебашни в Москве. Тогда это был один из лучших творческих коллективов в стране. Проектировали, не повторяясь, каждый раз по-новому, создавая общественные объекты и комплексы градообразующего значения.
– В прошлом году 11 июля в торгово-промышленной палате России обсуждалась градостроительная политика в Москве, тогда Вы критиковали отношение правительства Москвы к сносу пятиэтажек и отказ властей от их реконструкции. Прошло полгода после того заседания. Что-нибудь изменилось в этом вопросе или нет?
– Увы, нет. Дело в том, что у нас градостроительная политика вредительская. То есть она городу вредит, потому что направлена на увеличение численности населения, на создание мегаполиса. Ведь город уже построен и огромные структуры промышленного индустриального домостроения, которые строили миллионами квадратных метров, должны из города уйти.
Алексей Кротов: «Реновация – это картельный сговор представителей индустриального домостроения. И главная ее цель превратить москвичей в арендаторов, лишив их права собственности на недвижимость, в том числе и на городскую землю».
Город – это очень сложная система, настолько сложная, что похожа на живой организм. А любой живой организм имеет свои пределы роста. Так и город, в своих размерах имеет пределы. А если рост города не сдерживать, его связи разорвутся. Город не может расти бесконечно. Медведь не может вырасти до размера слона, это неестественно. Так и с городом – он приобретет уродливые очертания. Прибавили новую Москву, а градостроители предупреждали, нельзя этого делать. Новая Москва не город, и городом не станет, возможно, никогда. Нас убеждали, что будут рассредоточивать городские и государственные функции, а может быть, и государственные. Их часть уйдет в новую Москву, и там будет какой-то свой центр. Не произошло.
– Мне кажется, власть это сама начинает понимать. Марат Хуснуллин в закрытом кругу архитекторов говорил, что правительство Москвы планирует развивать транспортную и прочую инфраструктуру только до Троицка. Дальше нет.
– Дело-то не в этом. Хорошо, а что в Троицке будет? Москва, что ли? Они даже не понимают, что говорят. Кто такой Хуснуллин? Он ведь начинал бухгалтером в кооперативе, вот и мыслит, как бухгалтер. Каждый должен заниматься своим делом. Ведь что произошло сейчас? Уникальнейший институт, который занимался развитием генплана Москвы, покинули опытные моего возраста специалисты, которые всю жизнь проработали там и знают этот город в деталях. Они вытеснены молодыми ребятами из Казани. Это сделано для того, чтобы проводить свою политику в городе.
Алексей Кротов: «Мне довелось слышать, как на одном совещании Хуснуллин дал поручение главному архитектору Москвы Сергею Кузнецову не обращать внимания на инсоляцию по причине сложности строительства в Москве».
И эта политика не в интересах горожан, не в интересах Москвы, она в своих коммерческих интересах. Архитекторы сразу сказали, что реновация – это коммерческий, а не социальный проект. Реновация – это картельный сговор представителей индустриального домостроения. И главная ее цель превратить москвичей в арендаторов, лишив их права собственности на недвижимость, в том числе и на городскую землю.
– То есть, если я правильно понимаю Вас, то в первую очередь власть города заботится о строительном бизнесе?
– А она этого и не скрывает. Мне довелось слышать, как на одном совещании Хуснуллин дал поручение главному архитектору Москвы Сергею Кузнецову не обращать внимания на инсоляцию по причине сложности строительства в Москве. Дело в том, что строить без учета инсоляции в северных широтах опасно для развития организма в детском возрасте. У нас же не южная зона Европы, где много солнца, у нас маленькие квартиры и, если вы возьмете типовые проекты, то одна или две комнаты должны обязательно выходить на юг, чтобы хотя бы часть квартиры инсолировалась. Чтобы не возникали ни туберкулез, ни рахит во младенчестве. Это наше социальное завоевание. Мы тогда выращивали здоровое поколение. Здоровье нынешнего поколения обречено, в том числе и по причине отсутствия или уменьшения времени инсоляции.
– Вернемся к вопросу реновации. Если убрать интересы бизнеса, которые можно понять, ведь если стройка встанет, то кто строить будет?
– Это стратегическая ошибка. Мы не в Москве должны строить, она построена и уже сейчас каждый десятый житель страны является москвичом. Мы регионы должны возрождать, откуда население сбегает из-за отсутствия рабочих мест и комфортного жилья. В Москве много денег, но это благодаря концентрации государственных функций. В интересах регионов часть денег и следует использовать, чтобы привести в порядок наши замечательные малые города и населенные пункты, в том числе и вокруг Москвы.
– Москва живет своими интересами, и ни с кем она делиться не собирается?
– Вот это и плохо. У нас все государственные функции сосредоточены в одном городе. Все деньги крутятся здесь, все интересы вокруг денег тоже здесь. Это же ненормально. Например, в Германии государственные функции разнесены по городам, и все они развиваются равномерно. Наша страна гигантская по своим размерам и территории, а плотность населения – 8 человек на квадратный километр. Это недопустимо низко. У нас сейчас территории пустеют, потому что крупные города всасывают их жителей. Это приведет к потере территорий. Дальний Восток уже китайский. Представители Средней Азии активно осваивают наши территории, фактически без боя их забирают. И, как говорит замечательный Василий Мельниченко: «На наши территории без людей придут люди без территорий». Он абсолютно прав, мы их потеряем, занимаясь только городами-мегаполисами. А во многих городах, как правило, промышленности уже нет. Мы строим для строителей. Мы занимаемся абсурдом.
– Алексей Владимирович, если в реновации переключить интересы бизнеса на территории, а интерес москвичей, экологию и прочее поставить на первый план, то в Вашем понимании, какие дома можно снести, а какие реконструировать?
– Подход должен быть индивидуальный к каждому дому, и в этом весь смысл. То есть сколько проектных групп, столько индивидуальных решений. Типовое строительство очень рациональное. А сейчас мы могли бы ущербность типового, да и другие ошибки и недостатки прошлых лет, исправить и привести в порядок старый жилой фонд. Может быть, даже и без сноса. В некоторых случаях из-за того, что последние годы практиковалась уплотнительная застройка и все пятачки свободной территории городского пространства заняты многоэтажками, может быть, что-то и имело бы смысл снести, но в интересах городского пространства и горожан. Здесь надо подходить очень разумно, и этим должен заниматься обязательно архитектор-градостроитель, но не строительный комплекс. Мы должны преобразовывать город в интересах горожан. Более того, горожане как собственники недвижимости сами могли бы многое сделать за привлеченные средства. Но нельзя у них отнимать землю, лишать инициативы и ущемлять право на принятие решений о судьбе своей недвижимости в своем городе.
–Тогда нужен какой-то временный жилой фонд, куда людей можно было бы отселить на время реконструкции?
– Разработаны различные способы реконструкции. Можно создать маневренный жилой фонд, как Вы говорите. Можно начать со строительства стартового жилого фонда. В ряде случаев, к существующему дому можно пристроить одну-две секции и использовать их как стартовые для переселения основного количества жителей в новое комфортабельное жилье, не меняя адреса, но обязательно с увеличением площади квартир, а не метр в метр, как в реновации. В наше время нельзя строить малогабаритные ущербные и морально устаревшие квартиры, объясняя это спросом на рынке жилья. Со временем экономическая ситуация изменится, а убогий жилой фонд останется, а качественный жилой фонд – это один из факторов национальной безопасности.
Алексей Кротов: «Реновация – это подмена понятий. Во всем мире – это очень популярный термин. Реновация означает улучшение, модернизация, техническое перевооружение, и только у нас это обозначает тотальный снос».
Многие жители в пятиэтажках просто сдают свои квартиры, и им достаточно погасить эту коммерческую составляющую для того, чтобы они не появлялись на стройке. Все можно сделать, но людям не дают такой возможности. Вы посмотрите, что происходит – отнимают землю. После того, как дом будет снесен, земля эта перейдет в фонд реновации. А под теми жилыми домами, в которые переедут люди, земля будет продолжать оставаться в фонде реновации. Ее никто не отдаст горожанам. Ведь о передаче земли переселенцам власти города не заявляют, и ни в каких документах это не написано. Депутат Госдумы Галина Хованская напрямую задавала вопрос мэру Москвы, дескать вы землю вернете жителям? Мэр на этот вопрос не ответил.
– Кстати, о Галине Хованской. Она же готовит проект закона о реновации всероссийского масштаба. Вы считаете, что это возможно осуществить?
– Это было бы возможно, если бы не заявление Владимира Ресина, который, собственно, и является, как я считаю, отцом московской реновации, потому что он о ней первый заговорил и уже давно. Он же сторонник индустриального домостроения, а это в конце концов крупный бизнес. Ресин будет отстаивать только реновацию, поэтому и заявляет: «Будем реконструировать, но комплексно». Это что значит? Это значит, что с людьми будут поступать также, как и в Москве. Их будут переселять, куда скажут, отнимать у них право на землю, как в Москве, то есть собственники недвижимости с правом на долю в землевладении станут арендаторами.
Реновация – это подмена понятий. Во всем мире – это очень популярный термин. Реновация означает улучшение, модернизация, техническое перевооружение, и только у нас это обозначает тотальный снос.
Вот почему я утверждаю, что города не должны расти беспредельно. Как только индустриальное домостроение вошло в них, наши города стали похожи на склады строительных изделий. У нас в 60-е годы города потеряли свой индивидуальный образ. Да, их надо было быстро отстраивать. Тогда в 60-е годы, создав 5-этажный жилой фонд, мы решили проблему с жильем, но города потеряли свой индивидуальный облик. И они его не обретут до тех пор, пока там будет оставаться типовое, бездушное, индустриальное домостроение. А если эти 5-этажки реконструировать, то города преобразятся, обновится старый жилой фонд и прирост жилья будет, но в интересах горожан, темпы роста аварийного жилья замедлятся.
В доме, где мы с Вами находимся, в бывшей пятиэтажке не сносимой серии 1-515 было 4460 кв. м. общей площади, а после реконструкции стало – 9600 кв. м., в 2,2 раза больше. Но было 100 квартир, а стало всего 122. То есть увеличилось, но не в разы. Здесь купили квартиры другие жители. По Госконтракту мы отдали 30% под муниципальное жилье. Но суть не в этом. Мы качественно изменили старое жилье, старое преобразовали в новое. Раньше двушка была 42-44 кв. м., что по нынешним меркам – однокомнатная квартира и достаточно хорошая.
– Как вам это удалось?
– Мы сделали перепланировку в старой части и изменили квартирографию. В старом доме появилось новое жилье в новом качестве. Если мы это сделаем повсеместно, город станет лучше, а нас продолжают пичкать человейниками, которые уже давно морально устарели, и никто в мире их, кроме нас, уже не строит. Строительный комплекс в Москве должен стать другим, ремонтируя, модернизируя и реконструируя существующую недвижимость горожан.
Строительный комплекс должен обустраивать новые территории в регионах, чтобы люди эти территории осваивали и на них закреплялись. Государство должно быть заинтересовано в этом. Надо создавать места приложения труда на новых территориях, строить индивидуальное жилье усадебного типа с земельным наделом. Многие мечтают жить в собственном доме и на своей земле. Когда у российского жителя будет надел земли, он закрепит эту территорию за собой. Люди будут всегда при деле. Они будут самозанятые.
– По поводу индивидуального жилья. Леонид Казинец (компания «Баркли», прим. ред.) говорит, что индивидуальное строительство у нас – это минное поле для застройщика. Его понять можно. Во-первых, нет ипотеки под индивидуальное жилье, во-вторых – инженерные сети очень дороги, а строить в Москве индивидуальное жилье – земля такая дорогая, что дальше некуда. Что делать с промышленными зонами, которые сейчас у нас высвобождаются. Там строятся очередные высотки?
– Строить высотки в Москве совершенно недопустимо, Москвой-Сити все видовые точки испорчены, да и сам комплекс народ обозвал подвыпившей компанией.
А чтобы реконструировать 5-этажный жилой фонд, можно было бы воспользоваться частью территорий промышленных зон в качестве стартовых площадок для первой волны переселенцев, кто на это согласен. Как правило, пятиэтажный жилой фонд формировался вокруг этой промышленности. Давайте мы там стартовую площадку сделаем для реконструкции старого. Мы не засорим свою страну мусором, которого у нас будет чрезвычайно много от тотального сноса. Мы сохраним жилую среду, мы качественно изменим ее. Продлим срок службы домов еще на многие годы, сэкономим 40% денег и сделаем все по уму. Но мы по уму не делаем, а делаем в карман бенефициара. А бенефициары – это чиновники и крупный бизнес. Поэтому чиновники работают только с крупным бизнесом.
Жилье, построенное на месте снесенных пятиэтажек, через 50 лет тоже состарится. И его прикажете сносить? Каждые 50 лет – сносить и строить. Сизифов труд!
– Есть ли у Вас какой-то любимый строительный материал, с которым вы любите работать?
– В Ярославле в начале 90-х я строил спортивный комплекс. Тогда у нас рынок был пустой, строительных материалов не было. Но в Ярославле был довольно хороший лицевой кирпич, и мне очень понравилось с этим лицевым кирпичом работать. Мы построили спортивный комплекс и рядом обслуживающие сооружения с применением такого кирпича.
– Бытует мнение, что кирпич дорогой и качеством можно ошибиться. Отлетит один кирпич в стеновой кладке, что потом с ней делать – эстетика нарушается?
– Мы все время сводим наши рассуждения к тому, что говорим только о крупных высотных жилых комплексах в крупном городах. Но этот материал хорошо себя зарекомендовал во многих станах при малоэтажной застройке.
– Скажите, архитектурная деятельность – это в общем творческая работа или это услуга?
– Это принципиальный вопрос для нас. И, каждый раз, когда мы собираемся в Доме архитекторов, мы обсуждаем, что происходит с законом об архитектурной деятельности. До каких пор мы будем выполнять эту услугу? Мы поставлены в соподчиненное положение к строителям. Мы ничего самостоятельно сделать не можем, повлиять ни на что не можем. Потому что обсуждение проходит в Министерстве строительства. А им абсолютно неинтересно, чтобы архитектор был во главе строительного процесса. И никто менять закон не будет. Марату Хуснуллину некоторое время назад задали вопрос: «Почему в Госкомиссии по приемке нет автора проекта?». Хуснуллин ответил, что 130 с лишним подписей показалось много, решили сократить. Вот убрали автора-архитектора.
А кто будет следить за тем, что и как вы построили? Получается так, что строитель сделает, то рынок и проглотит. И менять эту систему они не хотят. Они не позволят архитектору заставлять их делать так, как запроектировано, качественно и как было решено обществом при обсуждении проекта. Строители в этом совершенно не заинтересованы. Они заинтересованы выгодно продать то, что построят в любом качестве.
– Мне по секрету один из руководителей Минстроя сказал, что само архитектурное сообщество пока не может прийти к единому мнению об этом законе. По этой причине тормозится его принятие?
– Лукавят.
– Минстрой говорит, что причина в том, что нет общего понимания у ваших коллег, какими критериями оценивать архитектора. Архитекторы разные бывают?
– Вообще говоря, это результат Болонской школы. Болонская школа выпускает сейчас не архитектора, а бакалавра или магистра. Он еще не специалист. Он должен подтвердить свою квалификацию в архитектурной мастерской. И тут возникает вопрос, а кто будет контролировать, и кто будет его лицензировать? По идее это должен делать лицензионный орган.
– Архитектурный орган или чиновничий?
– В том то и дело. Нам все навязывают чиновников. Мне бессрочную лицензию изначально выдал президент Союза архитекторов Ю. П. Гнедовский. Он оценил мои работы, квалификацию и подтвердил ее бессрочной лицензией. И что сделал Минстрой? Отменил их и ввел свои. Сейчас право на выполнение определенного вида проектных работ предоставляет СРО (саморегулируемая организация). Вы думаете, там есть специалисты, архитекторы? И парикмахер может получить право на проектную деятельность, потому что это чисто бюрократический процесс. И из своих рук чиновники этот процесс не выпустят. Будут убеждать, что мы не можем договориться между собой. А процесс-то понятен. Лицензионный центр должен быть в Союзе архитекторов, в МАРХИ в конце концов, где учат архитектуре. А те говорят: «Мы же в болонской школе».
– Но они говорят, что не могут выдавать бессрочную лицензию. Потому что Вы там 5 лет работали, имели хорошую практику, а потом 5-10 лет не работаете и уже утратили навыки?
– Но архитектурное сообщество для того и создано, чтобы в том числе оценивать качество специалистов.
– А в состоянии ли Вы, допустим, своему коллеге, с которым вы много лет проработали, сказать: «Друг, нет, ты уже мне кажется, не очень»?
– Но так вопрос стоять не будет.
– А как будет стоять вопрос?
– Он будет касаться молодых специалистов, которые только пришли из вуза и которые много чего еще не умеют. Архитектор, если у него была практика, никогда навык не потеряет. Более того, он и из профессии не уйдет. А уж если он ушел, то навсегда.
– Георгий Данелия учился на архитектора. Он же ушел из профессии?
– Бывают и такие случаи, но они единичные. Наша профессия для того и собирает вокруг себя профессиональное сообщество, чтобы наблюдать за этим процессом. И этот процесс должен быть в рамках Союза архитекторов, но не в рамках Министерства строительства. Кому там решать – хороший я архитектор или плохой. Им ли этим заниматься?
– Не могу пройти мимо вопроса о кризисе и в строительной отрасли. Особенно он заметен в индустрии производства строительных материалов. А как Ваше сообщество, Вы сами ощущаете кризис? В виде сокращения заказов, их удешевления, увольняют архитекторов?
– У нас беда в другом, в бюрократическом прессинге. Зайдите в Моспроект. Там коренных моспроектовцев уже нет. Зайдите в НИИПИ генплана Москвы – их выжили и оттуда. Там молодые ребята из Казани. Они что, архитекторы? У них богатый опыт? Они знают Москву? Они для чего сюда приехали? Они переехали для того, чтобы господин Хуснуллин выполнил то, что он здесь задумал. А задумал он свои коммерческие интересы реализовывать. Он изначально коммерсант, а не строитель.
– Все-таки скажите, архитекторы тоже ощущают этот кризис?
– Более чем кто-либо. Мы сейчас на задворках оказались. Сейчас специалисты нашего уровня не нужны, а нужны исполнители, которые услуги выполняют. Им дали заказ, и они не должны рассуждать, надо здесь этот дом строить или не надо. За нас уже решили. Более того, эти люди уже определили, каким этот дом строить. Потому что технико-экономические показатели выбраны на ГЗК. А в ГЗК архитекторов нет. (ГЗК – градостроительная земельная комиссия, прим. ред.).
Алексей Кротов: «Молодежь пришла в Зарядье и вместо парка устроила там тундру. Главный архитектор города без градостроительного образования. Он вроде бы архитектор, но его учили фасады рисовать. А практиковался он в качестве визуализатора у известного архитектора и градостроительной подготовки не имеет».
Посмотрите, что с домом купца Булочникова на Большой Никитской произошло. Все возмутились: и жители, и Союз архитекторов. У нас в СА был по этому поводу Совет. Я член бюро Совета Союза архитекторов по градостроительному развитию и сохранению исторической среды. Мы приняли резолюцию определенную, и нас поддержало огромное количество жителей – вернуть Москве статус исторического города и определить границы его исторической части. И тогда уже никакой Хуснуллин туда не сунется. А сейчас они заменяют старые строения на новодел, похожий по облику, но с другими параметрами. Вместо трехэтажного здания делают девятиэтажное и говорят, что это историческая среда. В исторической среде так работать нельзя. Все это происходит в восьмистах метрах от башен Кремля.
– Часто слышу, что архитекторы старой школы, к которой Вы относитесь, не умеют быстро перестроиться. Они очень консервативны, порой ворчливы и так далее?
– Молодежь пришла в Зарядье и вместо парка устроила там тундру. Главный архитектор города без градостроительного образования. Он вроде бы архитектор, но его учили фасады рисовать. А практиковался он в качестве визуализатора у известного архитектора и градостроительной подготовки не имеет. Кстати сказать, Москомархитектуру вообще возглавляет юрисконсульт. Это к вопросу о специалистах.
– Но международную премию Зарядье получил?
– Мы знаем, как это делается. Вы послушайте, что у нас на Совете СА говорят о том же Зарядье. Такие вещи делать недопустимо. Ладно бы на месте промышленных объектов это построили, никто бы слова не сказал. А тут болото решили устроить, другого места, как рядом с Кремлем, не нашли. Ведь до абсурда дело дошло. У парка же концепция какая? Болото, тундра и степь?! Это счастье, если бы в Зарядье появился парк с традиционными тенистыми аллеями, чтобы люди могли в прохладе отдохнуть, уйдя от летнего зноя и суеты Красной площади. Вместо комфортной прохлады нам предложили холодильную камеру. А вместо высокой зеленой растительности нам предложили тундру и мост в никуда. Народ бывает острым на язык. Когда построили проспект Калинина (Новый Арбат), люди его окрестили Вставной челюстью. Мост в никуда уже обозвали Соплей Кузнецова.
– Но молодежи там нравится.
– Когда говорит зрелый архитектор, у него есть мировоззрение. Мы говорим – город ломать нельзя. Это безнравственно. Если построили твои предки, что-то ты не имеешь права сносить. Должен весь свой интеллект, весь свой ум и образование положить на то, чтобы улучшить, но не снести. Архитектор не имеет права сносить! Это безнравственно.
– Новое вписать в старое?
– Совершенно верно. Улучшить, модернизировать, проявить уважением к тому, что сделали предшественники. А что делает наш главный архитектор Москвы? Он говорит: «А что тут сохранять, пятиэтажки? Кому они нужны?». А у нас полстраны живет с удобствами во дворе и для них эти пятиэтажки вполне комфортабельное жилье. Каково им видеть, как демонстративно сносятся не аварийные развалюхи с коммуналками, а довольно крепкие строения, способные еще жить и жить.
– Кстати, я не помню, но кто-то предложил сохранить одну пятиэтажку в том виде, в котором она есть, как наглядное пособие. Как вы к этой идее относитесь?
– Давайте посмотрим, как умные люди за рубежом поступают. Ведь таких пятиэтажек много и в Финляндии, и в Чехии, в Словакии, и в Германии. Там кто-нибудь их сносит? Посмотрите, как финны к ним относятся. Там это комфортное и даже престижное жилье. Они меняют оконные блоки и делают замечательные вещи с помощью тех технических средств, которые есть сегодня в арсенале строителей. А оставляется только остов старый, в результате получается модернизированное комфортабельное и даже престижное жилье.
– В Германии снесли около 10% старых панельных пятиэтажек.
– В градостроительных целях, скорее всего. И там ничего нового на месте снесенного не построили. Там просто чистая площадка, рекреация. Это в интересах горожан, а не в интересах бизнеса. Потому что если бы это делалось в Москве, то у нас построили бы в 25 этажей здание на продажу.
– Вообще реконструкция – это нормальный инструмент работы со старым?
– Реконструкция стара, как мир. Сколько существуют города, столько существует и реконструкция. Всегда существующие строения перестраивались, всегда модернизировались, всегда преобразовывались. И это совершенно нормально. И стараются старое наследие использовать максимально возможно. А у нас что творится? Разве это экономика? Когда сносится еще крепкое, хорошее. Ведь по заявлению академика архитектуры Ю.П. Бочарова, который всю жизнь занимался проектированием и строительством такого рода жилья (Тольятти построили по его проекту), пятиэтажки не сносимых серий амортизировали не больше 20%. У них колоссальнейший запас прочности. Это кем же надо быть, чтобы наш национальный, жилой фонд сносить? Это вредительство, иначе не скажешь.
– Для того, чтобы сейчас в современной ситуации работать, какими качествами должен обладать архитектор?
– Безнравственностью. Потому что сейчас заставляют делать то, что мы делать не должны. Мы понимаем, что те решения, которые принимает власть в Москве, абсурдны. Мы не должны этим заниматься. Но многие из нас вынуждены это делать. Мы не должны заниматься высотным строительством в Москве, и так все видовые точки уже испорчены. Как градостроитель я это понимаю. Мы это обсуждаем в Союзе архитекторов, но сделать ничего не можем. Потому что власть заставляет нас быть безнравственными. Если молодые люди сейчас приходят работать на муниципальные объекты – они никто. Они не принимают никаких решений. Они выполняют услугу. Работать как парикмахер в интересах заказчика. А заказчик чиновник, и он уже все за нас решил в интересах своих покровителей, тех, что поставили на должность.
– Тогда молодой архитектор деградирует, как творческая личность?
– Абсолютно.
– У вас большой жизненный опыт работы с разными чиновниками и с разным бизнесом. Архитектору с кем интереснее работать? С чиновником, вице-губернатором или вице-мэром, или же все-таки легче со строительным бизнесом, который хоть что-то понимает в этом деле?
– Я работал и с теми, и с другими. И вы знаете, люди везде разные. Есть люди созидатели в основе своей, и с ними интересно работать – будь то чиновник или бизнесмен, или даже строитель. Если он созидатель, во имя созидания он будет прислушиваться к мнению специалиста. Но, если он работает только для того, чтобы набить свой карман, быстрей взять и убежать, то, конечно, с ним работать бессмысленно.
– Сколько лет после реконструкции этому дому, в котором мы с Вами сейчас находимся?
– 16 лет. В 2003 году он был реконструирован.
– В какие сроки прошла реконструкция?
– Меньше 9 месяцев. Это же очень просто. Ведь полдома у нас уже было, и сэкономили мы значительно. Стены, перекрытия, лестницы мы оставили, а не несущие перегородки заменили. В некоторых несущих стенах устроили проемы по известным правилам. Мы обновили инженерные разводки, поменяли все коммуникации. Мы продлили срок службы этого дома еще на 100 лет, сделали его энергоэффективным. Мы изменили квартирографию, cтарое жилье здесь качественно изменилось. Казалось бы, вот способ, по которому надо работать. Но это неинтересно для строительного бизнеса. Потому что им нужно штамповать типовое в огромных количествах.
– Менее интересно в смысле денег?
– Да, но это интересно горожанам и именно так создается культура. Себестоимость реконструкции дома ниже себестоимости нового строительства на месте снесенного на 40%, а рынок при этом готов платить за новое жилье на этом месте 180-260 тысяч рублей за кв. м. Колоссальный экономический эффект, но в интересах горожан, так как в рамках бюджета отдельного дома строительные и отделочные материалы и изделия можно применять покачественней и подороже.
Обращения же в мэрию за выпуском исходно-разрешительной документации ни к чему не приводят. Ответ всегда один: «Нецелесообразно». Более того, одного из инициаторов, не равнодушного к реконструкции пятиэтажек, Чернышева В.Н. сейчас посадили за решетку. Он уже там три месяца. Ему вменяют мошенничество. Он, дескать, людей вводил в заблуждение и собирал с них деньги. Где вы видели, чтобы можно было старенький послевоенный домик на первом Войковском проезде реконструировать, говорят чиновники и показывают его жалкий вид на телевидении, на канале Россия 1. Чиновники решают, что можно реконструировать, а что нельзя. Не меня, как архитектора, спрашивают – я-то знаю, как это сделать. Вместо этого говорят: «Вас вводят в заблуждение».
Адвокаты говорят: «Но ведь он коммерсант. Вы не должны заключать под стражу Чернышова В.Н, потому что он занимается коммерческой недвижимостью и не отказывается от выполнения своих обязательств, он готов их выполнить. Просто вы должны выдать исходно-разрешительную документацию на реконструкцию. Вместо этого вы его задерживаете». В ответ: «А выбираем ему меру пресечения – под арест как частному лицу, а не как коммерсанту». Адвокат говорит: «Как? Он в прошлом году заплатил миллион рублей только налогов. Он платит налоги, как коммерсант. А почему же вы его рассматриваете, как частное лицо?». А вот так!
– Ни одному из таких инициаторов до сих пор не выдали исходную, разрешительную документацию на реконструкцию?
– Чиновники тормозят и придумывают различные предлоги.
– Вы можете назвать один из ваших самых любимых проектов, который осуществлен?
– До недавнего времени это был спортивный комплекс в Ярославле, победитель городского конкурса на лучшую постройку 1996 г. Его построили в переходное время, когда у нас на рынке еще ничего не было. Приходилось ездить за рубеж и выбирать оборудование там. Этот спортивный комплекс был любим ярославцами, но в какой-то момент они решили сделать вентилируемые фасады и все испортили.
Предполагалось создать целую спортивную зону вместе с Ледовым дворцом –ареной на 10 000 зрителей. В центре запроектировано и построено спортивное ядро в бывшем песчаном карьере. Мы его облагородили, построили трибуны для зрителей, осветили прожекторами на мачтах. По проекту там должно было быть несколько ледовых полей на уровне – 6 м. ниже уровня земли, на которые работала бы одна холодильная установка, и где спортивный уровень не пересекался бы с уровнем зрителей, а в весенне-осенний период использовалась бы беговая конькобежная дорожка на свежем воздухе.
Это был очень интересный и сложный организм из различных спортивных функций, где каждое спортивное сооружение дополняло другие, и все это в парковой зоне. Ярославский спортивный комплекс мог бы стать уникальным. Но, помешали чиновники и передали заказ финнам. А когда я предложил им использовать нашу концепцию при проектировании и строительстве ледового дворца-арены, чтобы задача решалась комплексно, вмешался губернатор и настоял на отдельно стоящем здании по типовому проекту.
– В свободное от работы время вы чем-то занимаетесь? Есть ли у вас какое-то хобби?
– К сожалению или к счастью, но свободного времени у меня не бывает. Нет свободного времени и у большинства моих коллег, потому что то, чем мы занимаемся, отнимает его слишком много. Все время уходит на работу с заказчиком, на обсуждение с ним той или иной идеи, на эскизы и новые концепции.
Беседовал Александр Гусев
г. Санкт-Петербург, гостиница "Парк Инн Пулковская"